Полк перешел на рельсы мирной жизни. Батареи полка разместились на капитально оборудованных огневых позициях, которые были расположены вокруг аэродрома. Штаб размещался в городе, в специально выделенном здании. Здесь проживали и офицеры штаба.

Начали проводить плановые занятия с личным составом по боевой подготовке. Сразу же появилась комиссия из Москвы по проверке боеготовности полка. Комиссия пробыла три дня. Оценка боевой выучки и слаженности расчетов была хорошая, состояние техники также было признано хорошим. Общую оценку получили хорошую. По вечерам мы с комиссией играли в преферанс. Перед отъездом генерал сказал, что ставка игры в 1 пфенниг мала и предложил установить ставку в одну марку. По окончанию игры произвели подсчеты и оказалось, что генерал проиграл 10000 марок. Тогда он сказал: "10000 марок это очень много. Я дал маху." После чего командир полка подполковник Карнашевский предложил: "Будем считать, что это была шутка. Давайте лучше выпьем за окончание войны, за нашу победу." На том и порешили.

Когда комиссия уезжала, я был вызван начальником ПВО армии полковником Биндюковым по вопросу подготовки материалов к награждению воинов, отличившихся в Берлинской операции. По приезду к себе, комиссию я уже не застал. Она уехала, а вместе с ней уехали мое ружье и дамский велосипед, правда это было по велению командира полка подполковника Карнашевского, но я не горевал. Так закончилась московская инспекция.

После отъезда инспекции у меня произошло приятное событие. Я получил письмо от старшего брата:

Здравствуй наш дорогой и любимый братишка Пантелей!

Пишу тебе письмо уже из дома. С большой радостью я узнал, что ты живой. Я демобилизовался в апреле 1945 года после ранений и сразу же поехал домой. Мы уже считали, что тебя уже и в живых нет, даже помянули всей семьей, когда Сережа демобилизовался. Вспоминая тебя, с горькими слезами пили за упокой твоей души. Ты спросишь почему? Отвечаю. Ты в своем последнем письме мне писал, что вы готовитесь к Берлинской операции. Больше от тебя писем не было. А тут еще пришло письмо от Муси, в котором она спрашивает, получали ли мы в последнее время письма от тебя. К ней от тебя не пришло ни единого письма после взятия Берлина. Что мы могли думать о тебе? А тут вдруг от тебя письмо. Читая его, мы все от счастья плакали, но эти слезы были не горькие, а радостные. Ведь наш любимый братишка живой! Я сразу же сообщил эту радостную весть Сереже, он прибыл ко мне и мы все с большой радостью подняли бокалы за тебя, за то что ты остался в живых .

Прошу тебя, родной братик, пиши нам чаще письма. От братишек: Вани, Дениса и Александра уже давно ничего не было. Мы боимся промолвить слова, что их уже в живых нет.

Когда будешь писать письмо, не забудь передать привет и моему младшему сыну Коле, а то он обиделся на тебя, что ты ему не передал привет, а Вале и Володе передал.

Мы с нетерпением ждем тебя и Мусю в гости и надеемся, что наша встреча в скором времени состоится.

До скорой встречи. Любящие тебя: Фрося, Валя, Володя, Коля и Я.

15 июня 1945 года.

В отпуск уйти у меня не было возможности, зато я стал регулярно получать письма от Муси. 28 ноября 1945 года я получил очередное письмо, в котором она уже уверенно выставляет свои требования о скорой встрече.

"Здравствуй родной Панечка!

Получила сегодня от тебя письмо и хочу выругать тебя. Ты считаешь, что 4 письма за целый месяц так это много, да? Но и это неправда. В самые счастливые месяцы я получала от тебя всего только 3 письма и никак не больше, но я еще добавляю, это в счастливые месяцы для меня, но бывает ждешь, ждешь и думаешь, когда же мои "ожиданки" закончатся? Сегодня я еще больше расстроена. К одной знакомой приехал муж, когда же тебя, родной, дождусь я? Буду ли я счастлива как другие? Мне кажется, что это счастье меня минует, и никогда я его не дождусь. Сколько раз оно подходило ко мне, вот кажется рукой подать и оно у меня, но так же неизменно проходило. Вот так и теперь, до январь 1946 года как будто уже рукой подать, но боюсь, чтобы оно так же не ушло бесследно, как и предыдущие. Твои обещания о приезде всегда заканчивались какими-либо объяснениями о невозможности приехать. Мы все думаем, что в январе 1946 года ты объяснений не будешь давать, а приедешь сам. Некоторые семьи уже получили пропуска на въезд в Германию и собираются выезжать. У Дины всегда одно желание: "папа, приезжай скорей, я тебя очень люблю и скучаю за тобой".

Крепко тебя целуем, любящие тебя Мария, Дина а также мама, папа, вера, Леня, Аня, Нина. 23.11.45."

Наконец и я получил разрешение на выезд моей семьи в Германию. Разрешения получили командир полка подполковник Карнашевский, зам. командира полка майор Рохлин и я. За семьей командира полка и моей семьей поехал мой писарь сержант Зайдель, который образцово справился с заданием и в начале января 1946 года привез наши семьи на старый адрес полка в городе Ной-Рупин, но нас там уже не было. Полк перебазировался на аэродром в районе города Орененбург, что севернее города Берлин. Здесь я разместился в отдельном двухэтажном коттедже и ожидал встречи с семьей. Сержант Зайдель в сложившейся ситуации не растерялся. Он увидел у бывших наших складов машины, перевозящие остатки имущества на новое место, быстро договорился с начальником вещевой службы капитаном Савиным, взял одну машину и привез наши семьи на новый адрес. Их никто не встречал, так как в этот день мы с подполковником Карнашевским были на совещании у начальника ПВО 16 воздушной армии полковника Биндюкова. Приехали мы домой поздно и сразу же разошлись по домам. Когда я открыл дверь, то не поверил своим глазам. Но мне не дали опомниться, уже через секунду меня с радостными слезами и трепетом обнимали и целовали. Я не сразу понял, что это не видение, что я наяву их вижу и они теперь навсегда со мной. Этой минуты мы ждали целых три года. Когда я немного опомнился от радости, мне показалось, что вся моя квартира преобразилась, стала уютней, вся окружающая обстановка стала милее и прекраснее. Жизнь нам раскрыла свои объятия для счастья и радости - живите и наслаждайтесь своей жизнью, ведь вы это заслужили.

На следующий день, по случаю приезда наших жен и детей, была организована вечер встречи и знакомства. Встреча проходила на квартире подполковника Карнашевского. Все были в приподнятом настроении. Стол был накрыт продуктами из офицерской столовой. Наши жены были жданными гостями, у всех присутствующих было большое желание познакомиться с ними. Веселье с песнями и танцами продолжалось до поздней ночи. Нашлись и пластинки с хорошей танцевальной музыкой. На пианино прекрасно играл начальник хим.службы полка капитан Двиркин. Организатором приема был зам. командира полка по снабжению майор Двужильный. Сам он был сибиряк, поэтому без пельменей не обошлось, их подали на второй день. Когда увидел пельмени Леня Рохлин, то сказал, что таких пельменей съест 100 штук. Я подзадорил его. В ответ он заявил мне: "Давай поспорим, если я не съем 100 пельменей, то отдаю тебе 25 бутылок немецкого шнапса, а если съем, то 25 бутылок шнапса отдаешь ты мне". Я ответил: "По рукам!" Он сразу же приступил к реализации обещанного. Наблюдателей за его действиями было много, почти у каждого разгорелось любопытство. Сначала он ел с большим азартом. 50 пельменей ему легко удалось скушать, а потом глазами он еще хотел съесть, но желудок уже не принимал. На 65 съеденном пельмене заявил: "Все. Больше не могу. Я проиграл." Таким образом, я выиграл приз и сразу же передал его на алтарь компании для реализации. Таким образом, мы два дня отмечали приезд наших родных, а потом постепенно начали входить в колею семейной жизни. Питались мы уже не в столовой, а получали паек и готовили пищу дома. Дни мирной жизни текли своим чередом. Мне, командиру полка и его заместителям были вручены награды за победу над фашизмом и взятие Берлина . Я получил орден "Отечественная война" и медали "За победу над Германией" и "За взятие Берлина". Награды вручал начальник ПВО 16 воздушной армии полковник Биндюков. 23 февраля 1946 года командир полка подполковник Карнашевский награждал солдат и офицеров полка. Награждение проходило перед строем полка. Я зачитывал указы, а командир вручал награды. В это время кто-то из солдат сказал Дине, что там дают ордена и медали тем, кто будет стоять в строю. И предложил ей стать в конце строя, что она и сделала. Во время моего чтения она промчалась перед строем и стала в конце его, как замыкающая. Я сначала был шокирован, но потом все это принял в шутку. В строю оказался солдат Сенченко, который получал уже вторую медаль "За взятие Берлина". Первую он получил в части, где раньше служил. Солдатский совет наградил Дину медалью "За взятие Берлина". В приподнятом настроении она пошла домой. Ее радости не было предела.

12 марта 1946 года я получил письмо от своей младшей сестренки Дуси. Из него я узнал, что в данный момент времени она находится в городе Беутен (Польша), но скоро ее адрес может изменится. Читая ее письмо, в котором она жалуется на свою жизнь, неопределенность и растерянность, я вспомнил ее детство. Оно было очень тяжелым. Мама наша сильно заболела, за ней требовался ежедневный уход. Но ухаживать было некому, кроме 10-летней хрупкой и незащищенной Дуси. Она все свои силы отдавала на ведение с отцом хозяйства и уход за больной матерью. Ночи просиживала она у маминой кровати, часто рыдая горькими слезами, видя как постепенно умирает мама. Спрашивала себя, как она будет жить дальше без мамы. Мама ее очень любила и была советчиком до последней минуты своей жизни. Перед смертью она последней своей просьбой завещала отцу быть защитником маленькой, хрупкой, самой младшей их дочери, никому не давать в обиду, отдать ей всю свою любовь, чтобы она была счастливой. Со словами любви к дочери она и ушла из жизни. После маминой смерти Дусе еще тяжелее стало жить. Отец ходил темнее тучи, он ушел в себя, ему не хотелось разговаривать, мысли его летали далеко. Он постоянно вспоминал пройденную жизнь с любимым человеком - лучшие дни своей жизни. Но на этом их горе не окончилось. Началась война и жить стало еще тяжелее. В одном из писем 1942 года она писала:

"Немцы скоро будут на Кубани и отцу, как старому партизану и отцу трех сыновей-коммунистов лучше уехать в глубь Кавказа."

Что он и сделал. Когда колхозный скот перегоняли в глубь Кавказа, он решил идти сопровождающим. Они с Мусей все оставили и уехали с хутора Ольховек. По пути их несколько раз бомбили. Половина стада была уничтожена. С общим потоком они попали в Грузию. С 1942 по 1944 год связь с ними была прервана. В первом же письме она рассказала как умер отец,, кратко описала их жизнь за эти годы. Когда они попали в Грузию, то на работу устроится не смогли. Их жизнь стала невыносимой. В 1943 году отец тяжело заболел и вскоре умер. Она осталась одна среди незнакомых людей, без всякой защиты. Решила защищать себя сама. Пошла в военкомат с просьбой отправить ее на фронт, но там ответили, что несовершеннолетних на фронт не отправляют. Тогда она пошла на вокзал, где готовился госпиталь к отправке на фронт. Начальник госпиталя, увидев ее бедственное положение, разрешил ей доехать с госпиталем до Тимашевской станции (нашей родины). Но по прибытию на станцию она не сошла с поезда (проспала), а поехала дальше. Ей посочувствовали и зачислили в списки вольнонаемных - санитаркой. В этом госпитале она и закончила войну, оказавшись в Польше. Я ей посоветовал после демобилизации поехать домой на родину. Что она и сделала в 1946 году.

В марте 1946 Муся получила письмо от отца, в котором он сообщает нам о смерти Мусиного брата Лени:

"С глубоким прискорбием извещаем вас о большом нашем горе. Дорогой и любимый наш сын и ваш брат Алексей 25 марта в 3 часа дня скончался. Ужас! Ленечки не стало, он умер от тяжелой болезни - туберкулезный менингит, который вызвал воспаление мозгов. Как нам тяжело, как больно переживать такое горе. Он от болезни очень страдал и умер на наших глазах. Дней за пять до смерти мы его перенесли из больницы на квартиру. Мама не отходила от него. Недели три жила она в городе Умань. Сколько слез пролила она, сидя у его кровати."

Потом Аня написала нам о нашем общем горе - о смерти Лени.

"Еще до Лениной смерти мама приехала домой. Сразу после ее приезда нам сообщили, что Леня умер. Мама себе места не находит. Непрерывно ходит по комнате, ни с кем не разговаривая, потом подходит к окну и долго смотрит в глубь, в ожидании чего?... Она стала бессильной и беспомощной после тех переживаний которые она перенесла, когда непрерывно три недели находилась у кровати Лени с надеждой, что он будет жить, что он должен жить. Нам казалось, что она хочет побыть одна со своими мыслями и воспоминаниями о любимом сыночке. Вспомнить, как они его отвозили в туберкулезную больницу, как она находилась у его кровати, беседовала с ним, как они намечали планы жизни после его выздоровления. Но в последние дни она уже поняла, что жизнь постепенно покидает его. Он уже не жилец. Она уже физически не могла больше находиться там. Сама заболела. Ей предложили уехать домой. Убитая большим горем, она стала неузнаваемой и слегла в постель с разбитым сердцем и опустошенной душой.

Забрать Леню из Умани нам не удалось, пришлось хоронить на Уманском кладбище. Хоронили 28 марта 1946 года. Как жалко было с ним расставаться. Когда мы вернулись, дом для нас был неузнаваемым., все умолкло, затихло. Больше не раздаются в нем Ленины песни, к которым мы привыкли. Его заветная мечта осталась невыполненной - его талант, как художника и музыканта не успел полностью раскрыться. Он умер в расцвете, ведь ему было только 22 года от роду."

Читая это письмо, Муся слезами извела себя. Здоровье ее пошатнулось. Она плакала, причитая: "Я должна была быть там, должна была в последний раз обнять и попрощаться с ним. Он был наш общий любимец."

В Оранинбурге мы прожили недолго. 23 июня 1946 года по приказу Министерства обороны 1610 зенитно-артиллерийский полк был расформирован. Личный состав полка был откомандирован в другие части, а оборудование было передано на склады 16 воздушной армии. Я получил назначение в 10 зенитно-артиллерийскую дивизию начальником штаба 802 зенитно-артиллерийского полка, который размещался в городе Ранедорф. В Оранинбурге я купил автомашину "Опель-Кадет", на которой и повез свою семью к новому месту службы.

Сначала мне выделили квартиру в поселке Меленьзее. Командиром полка был подполковник Симоненко Владимир Александрович, который оказался моим земляком из Краснодара. Взаимоотношения у нас сложились хорошие и работа наладилась. Наш полк в 10 зенитно-артиллерийской дивизии был на хорошем счету.

В один из выходных дней мы с Мусей и Диной поехали в лес за грибами. Тогда мы еще были очень плохими грибниками. Домой пришли с полными корзинами грибов, так как собирали все что попадалось. С хозяйкой у нас сложились хорошие отношения и мы решили похвастаться перед ней нашим "уловом". Но когда хозяйка увидела, что мы собрали, она схватилась за голову. А затем с криками "Никс-гут" начала выбрасывать все плохие грибы. В конце концов, из всего того количества, что мы принесли, у нас осталась совсем маленькая кучка хороших грибов. В понедельник я прибыл на работу, мне дежурный по полку сообщил, что зам. командир 10 зенитно-артиллерийской дивизии вместе с семьей отравились грибами. Это сообщение сразу же умерило наш азарт и мы прекратили собирать грибы. Начали искать литературу о грибах и изучать ее. В дальнейшем мы были азартными грибниками ,особенно у себя на Родине, но об этом позже.

Через месяц мне выделили квартиру в городе Ранедарф, вблизи военного городка. На новой квартире мы занимали весь первый этаж 2-х этажного коттеджа. Кухня размещалась в стороне от наших комнат. В один из июльских дней Муся готовила завтрак, изредка отлучаясь из кухни. Когда же она принесла яичницу и поставила на стол, то увидела там иголку. Мы сразу же прекратили кушать. Я позвонил уполномоченному контрразведки при полке. Он забрал яичницу с иголкой для анализа. Провел беседу с хозяйкой и установил, что иголку подбросил ее 9-летний сын. Когда его спросили, зачем он это сделал, он ответил: "Хотел наших квартирантов попугать и только." Анализ установил, что иголка не была отравлена. Так закончился этот инцидент. Но к этому случаю наша контрразведка не безразлично отнеслась. Их очень интересовали такие случаи. Мы же со временем забыли об этом.

Офицерский коллектив и их семьи жили очень дружно. Часто организовывались поездки в лес. Отмечали коллективом праздники и другие мероприятия. 1 сентября 1946 года Дина пошла в школу, которая находилась недалеко от нас. В первый день ее отводила в школу мама - Муся и предупредила не уходить после занятий, а ждать маму. Занятия у них закончились раньше на час и она с рюкзаком за спиной "махнула" домой сама. После этого стала сама ходить в школу и обратно.

Нас огорчило сообщение, что в ноябре 1946 года 10 зенитно-артиллерийская дивизия будет расформировываться. В декабре я получил новое назначение - помощник начальника штаба артиллерии 20-го стрелкового корпуса, который размещался в городе Наумбург. Сначала к новому месту службы я убыл сам, без семьи. Там взял грузовую автомашину, двух солдат и поехал за семьей. Моя машина оказалась не на ходу. Аккумулятор разряжен и мотор разобран. Его быстро собрали и установили на машину. Жестким сцеплением мою машину прицепили к грузовой автомашине и выехали в путь. Я находился за рулем своей машины, солдаты в кузове с тентом, Муся и Дина в кабине с шофером. Дорога была ровная, но скользкая и сильно пресеченная. Шофер ехал со скоростью, в среднем, 60-70 км/час. На одном из крутых и длинных спусков мою машину начало заносить. Я попытался вырулить ее, но безрезультатно., машину начало бросать от одной обочины к другой. Звуковой сигнал на моей машине не работал, криков моих не слышали, других средств оповещения у меня не было. Я был в отчаянии, с минуты на минуту ожидал, что машина перевернется и смерти мне не избежать. Меня охватили страх за судьбу моей семьи и обида, что погибать придется уже после войны. Я начал бороться со страхом, прилагая все свои силы, чтобы вырулить машину. На мое счастье один из солдат приоткрыл тент и, увидев как мою машину бросает, сообщил водителю. Тот сразу же остановился и подбежал ко мне. Я был обессиленный, весь дрожал и не верил, что все уже позади. Спрашивал себя кто же счастливчик? Дальнейший путь мы продолжали с малой скоростью и с открытым тентом.

Новый 1947 год мы встречали с семьями в офицерской столовой. Зал был очень большой. Была установлена елка и оставалось место для организации танцев, размещения духового оркестра и выступления эстрады. За столиками сидели по 4 человека. Было большое разнообразие блюд и напитков. Празднование продолжалось до 4 часов утра. Детям тоже была организована елка, дед Мороз раздавал подарки. Так, по мирному, мы встретили новый 1947 год. В первых числах января мы получили письмо от Мусиного папы:

"Здравствуйте дорогие дети Паня, Муся и дорогая внучка Диночка. Сердечный привет вам от нас. Желаем всего хорошего в вашей жизни. Сегодня 1 января 1947 года. У нас для Нины установлена елочка. Ее украшали ночью и Нина не знала. Когда она утром проснулась и увидела елочку, то с радостью бросилась кружиться вокруг нее. Потом залезла на табуретку, чтобы посчитать игрушки. И вдруг увидела письмо от деда Мороза. Она взяла письмо, села на кровать и начала сама читать: "Нина, поздравляю тебя с Новым годом! Будь крепка, здорова и послушна. Дед Мороз." Этот текст она сама прочитала, никто ей не помогал. Таким образом первый день нового года начался для всех нас веселым настроением. Наступило время обеда. Вася на стол поставил бутылку хорошего вина и еще на стол подали пирог в честь новорожденной дочери Василия и Веры - Ларисы. Это для меня было так же неожиданно, как для Нины елка. После обеда Аня с Ниной пошли на елку в учреждение, где Аня работает, а приблизительно через час заходит почтальон и вручает нам два письма: одно от Диночки, другое от вас. Какая радость! Нас поздравляют наши любимые дети и любимая внучка. Все это совпало в первый день нового года. Большое спасибо вам. Спасибо Диночке, целуем крепко ее. В течение дня наше радостное настроение все больше и больше росло. Как хорошо. Желаем вам, чтобы с наступающим новым годом ваше счастье, радость и здоровье также возрастало и крепло на всю долголетнюю вашу жизнь.

Пишите, как Диночка успевает. С какими впечатлениями вы встретили Новый год. От дяди Коли мы получили письмо. Он обижается на маму, что не заехала к нему. Меня приглашает к себе и обещает устроить на работу на мельницу. Все-таки думаю поехать. Несколько дней тому назад мы вам послали письмо и вложили фотографию, а рецепт на очки не вложили. Сейчас высылаем его и просим выслать мне очки. Посылку с брюками, которую вы выслали, мы еще не получили. Спасибо вам за огромную помощь, которую вы оказываете нам вещами и деньгами.До свидания, с нетерпением ждем вас к нам в гости.

Любящие вас папа, мама, Вера, Вася, Аня, Ниночка и маленькая Лора.

1 января 1947 года. г. Звенигород."

Город Наумбург был красив и не очень разрушен. В городе было красивое глубокое озеро. Офицеры штаба корпуса со своими семьями разместились компактно в отведенном районе города. Я занимал квартиру, состоящую из 2-х комнат, кухни и веранды В корпусе был зенитный дивизион, в дивизиях отдельные зенитные батареи, укомплектованные 37мм орудиями, и в полках отдельные зенитные взвода, укомплектованные зенитными пулеметами ДГИК. Все зенитные средства оперативно подчинялись командующему артиллерии корпуса. Руководство этими подразделениями в области организации боевых стрельб и тактической подготовки было возложено на меня. Офицеры штаба корпуса проводили тактические учения, а также систематически проверяли боевую подготовку и боевую готовность полков и дивизий. При проверках комиссию, как правило, возглавлял командир корпуса генерал-лейтенант Хетагуров. Проверки и учения проводились в летних лагерях. Местность там была лесистая, где находилось большое количество зайцев и оленей (без рогов). Днем проводились проверки, а вечером офицеры штаба корпуса собирались у костра. Генерал Хетагуров был заядлый охотник. Днем он отлучался на 1,5 - 2 часа и возвращался уже с дичью. Шофер генерала разделывал убитых зайцев или косуль. Все присутствующие офицеры подходили к шоферу с уже подготовленными шампурами, получали нарезанное кусками мясо, нанизывали его на шампуры и шли к генералу, где он имеющимися у него специями обрабатывал мясо на шампурах. Генерал Хетагуров всегда говорил, что шашлыки только тогда будут вкусными, когда все специи положены в норме и правильно обжарено мясо, для чего необходимо умело подготовить костер. Вообще генерал был очень общительным и компанейским, по-дружески относился к нам. Офицеров-зенитчиков я почти всех знал по-фамильно. Постоянно с ними общался. С командиром зенитного дивизиона майором Копейко отношения были чисто деловые Все вопросы я решал с командующим артиллерии корпуса полковником Шкуратовым и начальником штаба полковником Лебедем.

17 августа 1947 года Муся получила письмо от сестры Ани:

"На нас обрушился еще один удар. 7 августа умер наш папа, но еще раз прошу, не расстраивайтесь, безусловно жалко папу, сил нет просто, что же теперь сделаешь. Вера об этом пока ничего не знает, да и говорить ей теперь нельзя до ее выздоровления. Сейчас она уже начинает учиться ходить. Мама очень слабая здоровьем. Стала такая худая, просто страшно на нее смотреть. Отца мы похоронили 9 августа 1947 года, прямо из больницы. Из-за Веры домой мы его не привозили. Письма пишите мне прямо на работу, а если домой будете писать, то не слова о смерти папы. Мы не хотим еще и третью смерть иметь."

Когда Муся узнала о смерти папы, она вся задрожала и потеряла сознание. Дина, увидев, что маме плохо, сама начала плакать. Когда же ее мама пришла в сознание и сказала, что дедушка умер, она еще больше расплакалась, приговаривая: "Теперь я своего любимого дедушку никогда не увижу и не буду с ним разговаривать." Мне было очень трудно их успокоить, только после принятия валерьянки они начали немного приходить в себя. Затем Муся сказала: "Ведь еще не успели высохнуть слезы по любимому брату Лене, как новое горе постигло нас. Как там мама переживает горе за горем, какие нервы нужно иметь, чтобы выдержать такой поток страданий". На следующий день Муся написала маме письмо, чтобы хоть немного успокоить ее, но о смерти папы она умолчала. Его смерть надолго вывела нас из равновесия. Долгое время мы еще ходили убитые горем и особенно было тяжело от того, что мы ничем не можем помочь маме в таком несчастье. Забыть любимого человека нельзя, но только жизнь постепенно сглаживает горе, она заставляет нас продолжать трудиться и влиться в общий человеческий поток жизни.

В сентябре 1947 года штаб 8-й армии проводил со штабом корпуса и 57 дивизиями учения. Оценка учений была дана хорошая, в том числе и корпусный зенитный дивизион получил хорошую оценку.

Осенью в выходные дни заядлые охотники организовывали выезды на охоту. Охотились в основном на зайца и оленей (косуль). На одной из таких охот корпусный врач подполковник Антипов нарушил охотничью дисциплину и выскочил навстречу бегущему оленю, по которому уже вели огонь другие охотники, и сам попал под обстрел. Его не заметили и, поэтому, огонь прекратили, только когда был убит олень. Когда мы подбежали к упавшему животному, то увидели сидящего рядом корпусного врача в шоковом состоянии. Его спросили, что с ним. Он ответил, что "чуть не поплатился жизнью из-за своей оплошности, нарушив дисциплину на охоте. За это дурные дробинки и ранили меня в ногу, чтобы я меньше бегал при организованной охоте." Дробь попала в мякоть ноги, откуда извлекли пять дробин. Рану смазали йодом и забинтовали. Условились о случившемся женам не говорить, иначе с охотой придется расстаться. Пострадавший чувствовал себя удовлетворительно и старался не подавать виду, что он ранен. Как он оправдывался перед женой, для нас осталось тайной. Никто из нас не обмолвился дома о случившемся и выезды на охоту продолжались. Мы всегда возвращались с удачей. Убитую дичь по приезду делили между собой. Многие из нас свою долю сдавали на мясокомбинат военторга для переработки на колбасу.

Но как бы мы хорошо не жили на чужбине, своей Родины мы не забывали. Она всегда была с нами в наших мыслях. С каждым днем тоска по Родине все больше и больше охватывала нас, а любовь к ней имела притяжательную силу. С любовью к Родине шли во время войны в бой старики и молодые, за нее отдавали свои бесценные жизни. Они умирали ради продолжения жизни на земле, за то, чтобы наши дети и внуки жили в мире и согласии. Павшие на полях битвы также хотели жить и радоваться жизни. Они шли в бой, мечтая об этом, но смерть сделала свое черное дело, вопреки их воли. Они заслужили вечную память. Люди, живущие на земле, не будьте черствыми. Вспоминайте павших в сражениях за Родину. Пронесите память о них в веках! Пусть лозунг "Никто не забыт, ничто не забыто" исполняется всеми поколениями с любовью и бережливостью.

Мы часто произносим слово Родина, говорим, что любим ее, но что означает это слово не все одинаково понимаем. Родина - это страна, в которой ты родился и гражданином которой ты являешься; историческая принадлежащая данному народу территория, с ее природными богатствами, населением, общественным и государственным строем, культурой, бытом, нравами и особенностями языка. В моем личном понимании это еще и место, где ты родился, мир, который окружает тебя, земля, на которую ты впервые встал своей ногой, первая твоя улыбка, устремленный твой взгляд в познание окружающего мира, впервые сказанное тобой слово "мама", любовь и ласка твоей матери, которая проводила ночи у твоей кровати. Все это означает Родина.

Последнее время Муся тоже начала тосковать по Родине, особенно это усилилось, когда она узнала, что беременна. Она не могла смириться с мыслью, что ей придется рожать ребенка в чужой стране. И ее мечта родить ребенка только на Родине сбылась. Осуществлению этой мечты помогло то, что прибыла мне замена, и, соответственно, ускорился наш отъезд на Родину. Когда Муся узнала о скором выезде в Советский Союз, ее радости не было предела. Она в прямом смысле слова "помчалась" в штаб, чтобы узнать все подробности. Там ей сообщили, что прибыл офицер на мое место, и нам на сборы дается два дня. Я в это время находился в летнем лагере. Когда получив распоряжение вернуться на зимнюю квартиру, я вечером приехал домой, Муся в пылу радости сообщила мне: "Офицер, который прибыл на твое место до этого служил в Днепропетровске. Он рассказывал, что город сильно разрушен, но сам по себе красивый. Расположен на берегу прекрасного Днепра." На следующий день я пошел в отдел кадров, где мне сообщили: "на сборы осталось 1.5 суток. Отправка эшелона в Советский Союз будет производится со станции Ваймар. Заказать платформу для машины вы не успеете. Можем вас отправить другим эшелоном, решайте." Я сразу же ответил, что заказывать платформу не буду и выеду в установленный срок. Позвонил домой Мусе и сказал, чтобы искала покупателей на машину. Когда я вернулся домой Муся мне "отрапортовала": "покупателей нашла, машина продана." Так мы по быстрому расстались с машиной, лишь бы поскорее уехать на Родину. По прибытию в город Ваймар, мы первым делом погрузили вещи в выделенный нам товарный вагон (он выделялся на 2 семьи, в этом же вагоне мы и сами ехали), а затем поехали смотреть город. Там, на деньги вырученные от продажи машины мы накупили деликатесов - шоколаду и угрей - в память о машине. В пути мы пробыли двое суток.